Собственно землетрясения в фильме нет. Пожалуй, оно и к лучшему, если вспомнить чудовищные спецэффекты у Андреасяна. Главный герой, немногословный хмурый мужчина, узнает о случившемся по телевизору и тут же срывается туда - разыскивать среди руин свою любимую женщину и дочь, которых он почему-то когда-то бросил.
На месте его встречает друг - тоже немногословный и хмурый. Недолгие поиски - то есть долгие, но событиями не особо насыщенные - приводят его к груде камней, еще недавно бывшей домом. Эти камни он долго таскает в одиночку, потом не в одиночку таскает, но никого из своих не находит. Его присутствие на экране вообще слабо оправдано драматургически. Он здесь в основном чтобы страдать.
Параллельно развивается линия тех, кого ищет и никак не может найти вышеуказанный мужчина. Мать с дочкой незадолго до первого толчка пришли сфотографироваться в фотоателье. Сфотографироваться успели, а уйти уже нет - их завалило. То ли мать придавило чем-то, то ли она себе что-то повредила - лежит и встать не может.
А девочка из-за шока резко ныряет в волшебный мир собственных фантазий. Как в "Стране приливов", "Лабиринте фавна", "Голосе монстра" и так далее, и так далее. Выглядит это, мягко говоря, неуместно, да и к тому же вся эта фантазия до самого конца ограничивается произвольными галлюцинациями вроде живой совы. То есть опять ничего не происходит.
Есть еще молодая французская репортерша, которая сверкает идеальным макияжем и ярким пуховичком на фоне покрытых пылью и убитых горем людей. Она снует туда-сюда и щелкает фотоаппаратом, чем предсказуемо раздражает всех вокруг. Встречает солдатика, присевшего на груде книг из разрушенной библиотеки почитать. Заговаривает с ним по-французски. Тот ей по-французски отвечает, нисколько не удивившись. После чего ломает свои очки. В итоге француженка приходит к выводу, что запечатлевать последствия чудовищного удара стихии - нужно.
Фильм густо населен персонажами и историями, которые друг с другом формально связаны, но связи эти эфемерны и бессмысленны. Главный герой - только потому главный, что чаще других появляется в кадре. От его действий не зависит ровным счетом ничего - женщина с дочкой спасаются не благодаря ему, а посредством магической трансформации. Буквально.
Под одними завалами в погребе обнаруживается мальчик, невозмутимо лопающий варенье. Под другими - в местной школе - целый класс погибших страшной смертью детей. Внезапно шокирующее, чуть ли не комичное и фантастическое переплетаются непостижимым образом в фильме об огромном горе. Александр Котт отнесся к нему достаточно деликатно, чтобы не давить на жалость, но, кажется, так и не нашел какого-то определенного альтернативного подхода, придумав сразу несколько и толком ни один из них не реализовав.
Возможно, не хватило изобретательности, возможно, смелости - чтобы чрезмерную деликатность как-то чуть-чуть подавить. С одной стороны, понятно, о чем фильм. Скорбь видна, мужественная работа спасателей, хаос, надежда. Но это все фоном. Поэтому с другой стороны, о чем фильм и зачем он - непонятно совершенно. Зачем нужны все эти люди, вся эта фантастика, друг главного героя, который то приходит, то куда-то уходит?
Фильм просто не способен четко сам себя определить, бросаясь от одной недоразвитой идеи к другой. Не способен сам себя идентифицировать и не способен наладить четкую связь со зрителем. В нем просто не за что зацепиться.
Казалось бы, в сравнении с тем, что снимает Сарик, и дырявый сапог будет смотреться выигрышно. А вот поди ж ты. "Спитак" если в чем-то и выигрывает у "Землетрясения", то как-то совсем уж ненамного, в пределах погрешности. Потому что "Землетрясение" хотя бы вызывало эмоции, пусть и приемами ниже пояса, а "Спитак" даже и этого не может. Он одновременно какой-то странный, какой-то никакой и какой-то недоделанный.
2.5
Свежие комментарии