Небеса, чудо и мир домашнего очага по принципу сходства встретились и в "Бегстве в Египет" Ирины Затуловской. Пирамида, поднимающаяся фанерными ярусами вверх, похожа разом на деревенскую печку с полатями и на остроносый корабль, рассекающий воды музейной вечности… О печке напоминает античная глиняная сковорода, о корабле - певучая надпись на бересте посередине сковородки: "Волга-матушка, Нил-батюшка". Казалось бы, где Волга и где Нил? Где сковородка времен фараонов и где береста, на которой некогда царапали записки купцы и дьяки Великого Новгорода? Но в поэтическом пространстве, созданном Затуловской, эти сближения не выглядят странными. Они род вольности, которая, как дух, дышит, где хочет.
На носу корабля - завернутые в чистые тряпочки старые кисти, отслужившие свой век и превращенные в мумии. Рядом с ними - папирус с математическими вычислениями и геометрическими фигурами. Папирусу то ли сорок четыре века, то ли все пятьдесят веков - кто же знает точно... Рядом - геометрия "Средней полосы", отсылающая к русскому авангарду и хлебниковским "Доскам судьбы": светлая краска между двух соединенных досок - как линия горизонта меж пашней и хмурым небом. Законы времени, над которыми ломали голову поэты и математики, оказались относительными не только в теории Эйнштейна. И кажется, что между папирусом с расчетами древних египтян, спартанской лаконичностью "Средней полосы" и фреской "Большая муравьиная дорога", которую художница написала на обломке известняка, - не вечность, а миг.
Масштаб времени, как и масштаб карты, может меняться, но остается чудо земной жизни, ее линия, пролегающая, как "средняя полоса", между небытием и вечностью. Тонкость этой "срединной" линии, холодок обыденной близости смертного часа - лейтмотив не только жреческих иероглифов, но и фольклорной мудрости. Вроде той пословицы из записанных Далем, что проступает на деревянной плоскости под изображением белой рубахи и черных штанов, сушащихся на веревочке: "Рубашка близко, а смерть еще ближе".
На первый взгляд кажется, что Затуловская составляет своего рода идеальный натюрморт на тему memento mori, который бы высоко оценили не только мастера голландских натюрмортов, но и заказчики древнеегипетских гробниц. Тут небольшая модель саркофага I тыс. до н.э. соседствует с маской мумии. Древняя модель жертвенника и бронзовая скульптура бога Аписа в образе быка - с обломом статуи египетского жреца XVII-XVIII вв. до н.э., от которой остались только ступни босых ног, базальтовое основание и текст на нем, четкий, как орнамент. Но каким-то чудесным образом это "помни о смерти" в инсталляции Затуловской превращается в упрямый гимн жизни. И не только вечной. Образ "Любимого огорода", с боевой ботвой свекольных листьев и желтыми цветами растущей рассады огурцов, написанного прямо поверх сколоченных досок, тому порукой.
Затуловская любит работать с найденными объектами. Она им дает новую жизнь. В ее руках поржавевшие железные листы с крыши, деревянный ящичек из старого шкафа или фрагмент античной амфоры из обломков былой жизни превращаются в род древнего пергамента. Возвращаются в круг бытия. Их новая жизнь определяется текстом, оттенками цвета. Так, древний сдвоенный черепок, на котором выведены "Поэзия" и "Живопись", несет послание о сродстве муз сразу на трех языках: слова, цвета, предмета.
Среди предметов, которые "найдены" для этого проекта, - музейные раритеты ГМИИ им. А. С. Пушкина. И если традиционно мы говорим об интервенции современного искусства в классический музей, то в проекте "Бегство в Египет", пожалуй, все наоборот - музейные древности вступают на корабль современной жизни. Он бежит по волнам, но есть что-то успокоительное в том, что ты знаешь: если обойти этот "кораблик", чтобы взглянуть на "корму", то там найдешь и колонны античного храма, и хрупкую фигурку Марии Египетской, и диск солнца, которое не без пятен, и лучи света… И чтобы ни случилось, это остается с нами.
Ирина Затуловская, автор проекта "Бегство в Египет"
Что стало отправной точкой для создания этого образа?
Ирина Затуловская: Я была в Британском музее в 1999 году, смотрела залы Египта. Меня поразили мумии животных. Там и крокодилы, и кошки… Я перенесла мумифицирование на предметы, которые для нас живые. Кисти, например. Или скрипку. Мумии кистей - важный образ для меня, связанный и с искусством, и с жизнью.
Древний Египет связан с античностью и с христианской традицией… Что привлекает Вас в этой цивилизации?
Ирина Затуловская: Египет - это корень наш. Мы очень много из Египта получили: и науки, и искусство, и религию. Линия, которая идет непосредственно от Египта до фаюмских портретов, от них до Византии и русской иконы, очень важна.
Архаика и современное искусство - вроде бы противоположные полюса. В чем для вас точка соприкосновения между ними?
Ирина Затуловская: Если не смотреть назад, не будешь двигаться вперед. Традиция - это очень важно. Когда чувствуешь себя внутри общей линии, это очень окрыляет.
Интересовал ли вас опыт художников, для которых древний Египет был важен как источник вдохновения?
Ирина Затуловская: Я пыталась уйти от этого формального Египта в глубинный. Глубинный Египет, который мы знаем, - это канон. Собственно, первый канон, известный нам. А канон всегда несвобода. Мы всегда уходим в Египет - в область несвободы, выходим из Египта - в область свободы. Это движение связано с понятием свободы-несвободы.
Египет как метафора художественного канона?
Ирина Затуловская: С одной стороны, это канон, который не дает свободы. С другой стороны, мы знаем, что канон ограничивает, но художник, работающий внутри этого канона, не чувствовал этой несвободы. И это важно. Это то, что потом в иконе повторилось. Там же тоже есть канон. И внутри канона есть свобода. Это непростое дело.
Центральная тема проекта - обретение внутренней свободы?
Ирина Затуловская: Да.
Свежие комментарии