Маэстро Гергиева связывает с этой оперой что-то личное - возможно, идущее от впечатлений, полученных в студенческие годы, возможно, от сюжета, связанного с семейной хроникой. Не исключено, что потрясением могло быть исполнение этой партии Галиной Ковалевой, солисткой Театра имени Кирова, восхищавшей виртуозным пением и драматической игрой. С 2000 года Гергиев выпускает уже третью режиссерскую версию "Лючии…", словно не прекращая поиски чего-то идеального, отвечающего духу партитуры и его творческим амбициям.
Версия-2000 продержалась дольше всего. В ней выходили на сцену сопрано Ирина Джиоева, которую сравнивали с Каллас, и Ольга Трифонова. В ней дебютировала и Анна Нетребко, когда почувствовала интерес к этой исполненной драматизма партии. Для Нетребко создавалась и следующая версия, автором которой стал Джон Дойл, эксплуатировавший тему сумрачно-туманной Шотландии. Отважной Анне, которая решилась выйти в родной Мариинке вскоре после рождения ребенка, пришлось нелегко, хотя дива мужественно справилась, сорвав заслуженные овации. Темная и костюмно невыразительная постановка не привлекла публику и быстро сошла со сцены.
Итальянец Андреа Де Роза после "Симона Бокканегры" и "Фальстафа" ставит здесь уже третью оперу. Не хватающий звезд с неба, хотя с каждой новой постановкой входящий во вкус и смелеющий, Де Роза старается внятно и в меру увлеченно рассказать оперную историю, заостряя внимание на психологических деталях, цепляясь за музыкальный ритм и остроту вокальных интонаций, за счет чего создает жизнеподобные портреты. Если в "Симоне Бокканегре" он отправил слушателя в историческое время, о котором и писал Верди, то в "Лючии ди Ламмермур" он намного сократил дистанцию. Героями оказались персонажи начала ХХ века, а отнюдь не XVIII, о каких писал бергамасец Гаэтано, вдохновившись романом Вальтера Скотта "Ламмермурская невеста".
В удобной для режиссерских спекуляций эпохе, вполне возможно, и Первой мировой войны с ее имманентно трагическим контекстом крови, смерти, насилия нашлись доходчивые визуальные и смысловые резонансы ко всем сюжетным линиям, хотя и без натяжек не обошлось. Так, Лючия в интерпретации Де Роза оказалась девушкой не просто под моральным гнетом своего брата лорда Генри Эштона, из корыстных соображений насильно выдавшим ее замуж, а депрессивной особой, находящейся под жестким врачебным присмотром. И даже к венцу ее вели нарочито насильно, облачая в нечто среднее между свадебным платьем и смирительной рубашкой. Парадоксально, но исполнительницы первых двух показов яркие Альбина Шагимуратова и Ольга Пудова смогли и в этой смирительной рубашке продемонстрировать разные степени собственной артистической воли. Альбина не скрывала своего несогласия с режиссерской концепцией, всячески декларируя феминистский бунт против мужской диктатуры. Безапелляционной была и ее жесткая вокальная режиссура, которая подчас не боялась спорить даже с тем, кто стоял за пультом, что вызывало рискованные темповые разночтения. Голос ее звучал как предельно натянутая струна скрипки, или пронзительно звенящая флейта, или стеклянная гармоника. Ольга не нарушала рисунка режиссера, отчего, бесспорно, только выиграла, дав слушателю прочувствовать радость и свободу в создании образа ее любимой героини, вызывающей слезы. Ее Лючия под управлением итальянского маэстро Федерико Санти получилась более многокрасочной, мягкой, теплой, динамичной. И потому таким сильнодействующим получился контраст в момент психического слома. Ей даже не пришлось играть подавленную волю и безумие: она словно и не успела до конца осознать человеческую измену, коварство и подлость, улетая в иное измерение по инерции, как невинная душа.
В чересчур жирно прорисованном психологическом рисунке партии брата Лючии Эштона режиссер поклонился школе Станиславского, чтобы каждый в зале мог воскликнуть "верю!" Сначала Эштон почти карикатурно изображал с трудом скрываемую ложь в момент подложного письма от якобы изменившего возлюбленного Лючии, а в финале, когда увидел кровавые плоды этой лжи - крайнюю степень раскаяния и даже слезы. Оба баритона - Владислав Сулимский и Владимир Мороз виртуозно справились с этой задачей. На роль тенора Эдгара Валерий Гергиев рискнул поставить старого гвардейца Евгения Акимова - и не проиграл. А вот Александр Михайлов в другом составе спектакля хоть и компенсировал молодостью некоторую вокальную и актерскую неуверенность, создавая образ чистого душой рыцаря, все же показал, что до этой партии надо еще немного подрасти.
Свежие комментарии