Дочь известного военного репортера пошла добровольцем на войну с эпидемией

- Мамулечка! Ты сначала сядь. Меня взяли в реанимацию для коронавирусных! Хорошо, что у меня есть диплом медсестры!

О фильмах

- Какой медсестры? Ты ведь кардиолог!

- Ничего, завтра первая смена. Навыки есть, обучусь.

- Как, уже завтра?! - я оплываю на стуле, как тесто. Мне хочется пустить в ход все верные материнские средства: схватиться за сердце, зарыдать, потребовать валерьянки. Но я знаю, что эти трюки не помогут, если моя дочь Соня приняла решение.

- Понимаешь, эпидемия - это уникальный опыт для врача, - деловито объясняет она, быстро скидывая свои тряпки в чемодан. - Мне предложили сначала "чистую зону", но я отказалась бумажки переписывать. Нет! Я хочу в реанимацию - столкнуться с эпидемией лицом к лицу.

И вот тут я начинаю реветь в голос, хвататься за иконки и блеять: "Крестик надень!"

- Ну чего ты убиваешься? Ты гордиться должна! Я вот тобой всю жизнь горжусь, - подбадривает меня дочь. - А зачем ты мне показывала советские военные фильмы?

А я действительно показывала, даже насильно. Для нее это было медленное, черно-белое, скучное кино. И вот получила: "Помнишь, фильм "Офицеры"? Есть такая профессия: Родину защищать. А я, между прочим, военнообязанная".

- Ты вся в папу! Ты блондинка! - бормочу я нелепые слова.

- А твой папа разве не боялся, когда ты в 21 год начала ездить на войну?

Крыть нечем.

О родителях

Родители делили роли: мама - строгое божество, папа - доброе и все позволяющее. Папа был для меня богом. ПОЭТ! Член Союза писателей СССР! Нынешнему поколению даже трудно представить, что поэты выступали на огромных заводах, где их стихи слушали тысячи рабочих, ездили за счет государства в потрясающие командировки - к морякам Северного флота, на Курилы, Камчатку, Чукотку, Сахалин. Это называлось "нести искусство в массы". И несли! Еще как!

Папа скупо рассказывал нам про свое голодное военное детство; как его братья ушли на фронт, как он стал в 13 лет "кормильцем" - делал снаряды на военном заводе (там давали пайку хлеба). Он был такой маленький и худенький, что до станка не доставал, и ему сделали "подмостки". Папа ужасно этим гордился. И сталинскую медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне" (единственную награду, которую он признавал в своей жизни) ему вручили в 17 лет, обыкновенно, даже без коробочки.

Война была частью нашего мироздания. Все мы плакали над фильмом "А зори здесь тихие". Вы могли спросить любого "двоечника", и он бы ответил, что советский народ спас мир от фашизма. Это была истина, такая же неоспоримая, как подвиг Зои Космодемьянской. (Еще живы были фронтовики, а либералов в природе не водилось.)

А потом пришли циничные 90-е годы, когда все оплевывалось и осмеивалось, когда ветеранов презирали и говорили, что из-за них мы не можем сейчас пить баварское пиво. А на руинах СССР начались бесконечные локальные войны, и вот тут мое советское детство сделало меня, "храброго зайца" (по выражению мамы), военным журналистом. Я ездила в Таджикистан, охваченный гражданской войной, в Чечню, Южную Осетию, Нагорный Карабах, Югославию, горящую Абхазию. Война после развала СССР стала обыденным делом. Трусила ужасно. Но сработал, наверное, советский генетический код, который не смогли убить ни перестройка, ни разруха, ни дикий капитализм.

Дочь. Четыре шага до "красной зоны". Фото: из личного архива автора

О девчонках

Странно, что родители, умирая от страха за меня, никогда не отговаривали. Просто молились и благословляли. Да и своего второго мужа я встретила на войне, в Пакистане, на границе с Афганистаном.

А рядом подрастала дочка Соня, тихая, молчаливая, серьезная, привыкшая, что мама "где-то там". Характер она показала только в седьмом классе, когда твердо заявила - я буду врачом. Четыре года я ее отговаривала! "Это никакой молодости, одна учеба, - твердила я. - И всю жизнь - учеба. Никакой благодарности и адский труд. Маленькая зарплата".

А через год моя племянница, дочка моей сестры Полинка, тоже уперлась - буду только доктором, и точка. Обе, Соня и Полинка, благополучно поступили на бюджетные отделения в медицинские университеты. Первый раз я удивилась, когда племянница Полинка решила подрабатывать медсестрой по ночам в реанимации в кардиологии за зарплату, которую дети богатых родителей тратят на ужин в ресторане. И сразу вспомнила, как бережно она вела под руку дедушку-ветерана (моего папу) по Красной площади в День Победы.

А теперь пустыми московскими вечерами я слышу только бодро чирикающий голос дочки по телефону: "У меня все хорошо!" А пойди проверь. Врет как дышит. Как я врала из своих командировок (маму нельзя расстраивать).

- Соня, - спрашиваю я ее, - а что ты думаешь о студентах, которые отказываются идти в больницы для коронавирусных?

- Я их не осуждаю. Могут быть тысячи причин. Студенты живут с родителями, бабушками и дедушками, - они боятся их заразить. Ведь никто им не предлагает отдельное проживание. И никто не гарантирует полную защиту (во многих больницах одноразовые костюмы просто стирают).

Логично рассуждает дочь. Вот и в социальных сетях в ответ на мою заметку про Соню пришел комментарий: "Абсолютно неправильно воспитана дочь Асламовой. Не те времена, чтобы выращивать на потребу миллиардерам-депутатам-политикам своих собственных Гастелло и Талалихиных, которые ценой своей жизни обеспечат им и их отпрыскам комфортное существование. Ребенок должен жить для себя, немножко для мамы-папы, а не служить кому-либо!"

Ни папа, ни мама не говорили мне никаких речей. Они просто БЫЛИ рядом. Достойные умные люди, вышедшие из низов, из страшного детства, "что в жестоком действе напрочь срезала война" (как писал папа). И я верю: там, наверху, где родители встретились, они ужасно гордятся своими внучками. Сидит, небось, мой папа за столом в окружении друзей-поэтов, пьет свою любимую водку (ну, уж в этом Боженька поэтам не откажет) и хвастается: "А мои-то каковы? А? Все в меня!"

И все дружно чокаются за храбрых девчонок, ушедших спасать мир. А кому ж еще его спасать?

День Победы. Слева направо: Соня, Полина, их дед и и его дочь, автор этих строк. Фото: из личного архива автора

Михаил Асламов

ОРДЕН

Он ранен был в трудных боях

За город Великие Луки,

А после в родные края

Вернулся уже одноруким.

И вот умывается он -

И машет, и машет култышкой...

Не веря, что это не сон,

За ним наблюдает мальчишка.

Сказал он:

- Раненько ж ты встал!

Дела-то поди умотали...

- Ах, папа! Ты так воевал!..

Чего ж тебе орден не дали?

И горестно стало ему

В сочувствии детской печали,

И вспомнилось поле в дыму...

- Ну как же! Ну как же! Вручали...

И вспомнил о бывшей руке,

Которой так недоставало...

- Его я держал в кулаке,

А руку-то, вишь, оторвало...

И мальчик взглянул веселей

И тут же сконфузился очень.

- Ты, папа, о нем не жалей!

- А я не жалею, сыночек...

ТАНЦЫ

Потушив мировые пожары,

Жарким пламенем битв опален,

По пути

из соседней державы

К нам в поселок вошел батальон -

Отдохнуть и водицы напиться,

Чтобы снова с рассветом в поход.

И, непраздным влеком

любопытством,

Потянулся поселком народ...

Победители истово пили

Из ковшей поднесенных до дна,

И отчаянным блеском светили

Всех мастей на груди

ордена.

Ветерком среди жителей смутно

То ли смех, то ли вздох, то ли стон...

Но рассыпался вдруг

баламутно

Перламутровый аккордеон!

Вот разведку, как перед боем,

Перебором солдат завершил -

И сердечное что-то такое

Тихо пальцами заворошил.

Разом - словно прибавилось света,

Точно облако с солнца сошло!

И танцоров

на круге заветном

Закружило уже, понесло...

Были бабы тихи и покорны,

Всю войну отходив в мужиках.

Были платья заметно просторны,

Всю войну отлежав в сундуках.

Но мелодия даль растворила -

Веселей, музыкант, веселей!

Хоть ждала еще

тетка Мария

Трех пропавших в огне сыновей.

Но взлетали крылатые платья!

Хоть еще

под высокий аккорд

Сквозь мелодию стоном и плачем

Пробивалась великая скорбь.

Ах, как все

разучились смеяться!

Ох, мутна в половодье вода!

Ей еще предстоит

отстояться.

Отстоится еще. Не беда.