Опубликован архивный литературно-художественный альбом Тургенева

Большую роль в жизни писателя играла его мать - Варвара Петровна Тургенева, которая по диапазону личности, безусловно, превосходила многих своих современниц. Человек сильного характера, независимого мировоззрения и горячего темперамента, она сочетала в себе властолюбие, эгоизм, необузданность в проявлении страстей с порывами нежности, доброты и гуманности.

Она имела заметное пристрастие к письменной речи - она сочиняла самобытные, красочные, экспрессивные письма, вела дневники, тетради для записей приказов, распоряжений и т.д., составляла альбомы с заметками и обращениями к сыновьям. В.П. Тургенева весьма любила, по ее собственному выражению, беседовать с Иваном "на письме". Диалог с сыном был для нее неотступной потребностью. Письма матери для И.С. Тургенева были важнейшим источником сведений о событиях в жизни семьи, родственников, ближайших друзей и соседей-помещиков. Содержали они и сердечные излияния, и родительские наставления. Для последнего предназначались и альбомы, специально адресованные сыну Ивану.

Один из таких альбомов сохранился у потомков В.Н. Житовой и в 1930-х годах был приобретен Государственным Литературным музеем, а позднее передан в созданный Центральный государственный литературный архив (ныне РГАЛИ). На его листах выписки из французских романов, нравоучительные истории, представляющие примеры, достойные подражания, или, наоборот, предостерегающие от порока, рассуждения по поводу виденного и чувствованного, призывающие того, к кому адресованы эти слова, понять и разделить переживания пишущего. Этот текст впервые публикуется в юбилейном альбоме РГАЛИ. Приведем несколько начальных страниц этого интересного документа.

...Моему сыну Жану

Ты, может быть, никогда не прочтешь эти записки, написанные в присутствии твоего образа, но что с того. Моя душа изливается, и любви моей дарованы минуты счастья. Эти строки до вас не дойдут. Здесь я говорю с вами в сердце моем; бесполезная вашему счастью, на которое могу лишь надеяться на этой земле.

Мансарда

Если бы око любопытного проникло в эту мансарду, на первый взгляд она бы ему не глянулась; однако, всмотревшись внимательнее, он бы понял, что расположение, обстановка, уединенность ее и окружающая тишина делают ее восхитительным убежищем. Это святилище, где можно погрузиться в экстаз грез, уединение, где, устремив взгляд на бескрайность небосвода, можно дать волю мыслям, быстрым, точно тучи, гонимые ветром. Подобная келья могла бы быть пристанищем безнадежной муки, местом искупления кающейся души, возлюбленным убежищем сердца, которое ищет и лелеет тишины, этого счастья, с трудом сокрытого перед обычными отношениями жизни, которое, однако, прорываясь, словно погружает чувства в нежную усладу несказанной грезы.

Да, это могло бы быть пристанище муки, той муки, что любит одиночество, не сознавая того; этим ниспосланным провидением инстинктом природы, заставляющим ее искать мрачный и пустынный уголок, где закончатся ее терзания; ибо в этом уделе одиночества - смерть. Общение с внешним миром, может быть, обманет муку и мало-помалу изгладит ее, вместо того чтобы она усилилась в этом уединении, которое изничтожает один за другим редкие цветы, еще оставшиеся на опустошенной земле; и, когда пределы иссушенной пустыни простираются далеко, так далеко, что око не видит больше на горизонте ни прохладной тени, ни цветущих лужаек, эта мука завершает наконец свое дело в тишине. Так настигает самум путника, который, убегая от света, где бы он еще долго страдал, устремился в пустыню и умирает на раскаленном песке, далеко от оазиса тенистых пальм, далеко от журчащей воды. Но счастье! Сколько прелести оно дарует тайне недосягаемого убежища! Как может оно одеть его голые стены образами, сияющими ярче, чем золото и каменья сказочных дворцов! Какими картинами ярких и блестящих красок! Я говорю о счастье сердца, а не о каком ином, если оно есть на свете; я говорю об этом неземном восторге, что рождается от мысли, от улыбки; и я не держусь за то счастье, что исходит от чистой совести, от исполненного долга, от доброго дела; друзья, счастливые таким манером не ищут уединения, оно ничего не добавит их спокойному довольству; я же говорю о счастье сокровенном, что забирает нашу душу у земных чувствований и ведет ее, из края в край, к берегам, о которых столько мечталось, к эдему в благоуханном цвету, один взгляд на который дает порой надежду на счастье, единым словом, любимым именем преображающее в божественную гармонию тишину ночи и превращающее в золото все, чего касается! Когда ты так счастлив, надо запереться со своим сокровищем, закрыть уши от звуков этого мира и молить Бога о смерти до пробуждения. И такая мансарда может, стало быть, дать кров скорбной муке или украситься тайными откровениями счастья.

Каждый день теперь я испытываю некий упадок, общую слабость, почти совершенно лишающую меня власти над моими чувствами… мне кажется, я умираю; я не знаю другой муки. Вам непременно должно быть довольно этих приступов, которые убивают меня. Я чувствую нарастающую дурноту, слабость овладевает моим телом и отпускает, лишь уступая место жестоким нервным болям. Порой мне кажется также, что я вот-вот задохнусь… Воздух, которым я дышу, тяжел и густ; я точно птица в пневматической машине. Продлись это состояние еще какое-то время, и я чувствую, что умру…

Образ, однако, не менее явен моей душе… Что сталось с цветком, который я взрастила в уединении и чей аромат должен источаться лишь для меня?.. О, Небеса! Отведите от него гнев человека, которого я оскорбила… Поразите меня одну… Вам, однако, известно, сколько слез я пролила, сколько жертв принесла, сколько ежечасных епитимий на себя наложила! Жизнь моя истощилась в них, дух ослабел… Ты видел все это, Господи! Увы! Значит, даже молитвы самой чистой души не всегда находят отклик у Всевышнего!

Пресвятая Богородица! Тебе, тебе одной смею я возносить мои молитвы. Прежде чем ты была призвана в небесные чертоги, ты жила на земле, наша жизнь, наши горести тебе ведомы; сердце твое разрывали кровоточащие раны; ты одна выстрадала все, что уготовано остальным женщинам; услышь же меня, о, Мария! Ты читала в сердце моем; твой божественный взор сопровождал меня в моем печальном паломничестве, и все, что я выстрадала на этом пути, ты, быть может, зачла мне во искупление моих грехов.

Сегодня, когда Божья воля пролила свет в мою темную и томящуюся душу; сегодня, когда цветок расцвел подле меня, чтобы восхищать мои глаза, привыкшие к слезам; сегодня, когда это невинное дитя вверено мне благородным человеком, который доводится мне супругом, как Иосиф был твоим… Позволь мне, Пречистая Дева, источник радости и утешения; позволь мне сложить к ногам твоим мое счастье, мои надежды; прими мой дар, это дитя; пусть твое всесильное покровительство дарует ей благословение твоего небесного супруга. Ты знаешь тайну ее рождения, о, Мария! Но твоя божественная забота будет от этого лишь нежнее, лишь снисходительнее. Грех матери не падет на дитя, и ты, в бесконечном твоем милосердии, может быть, сочтешь, что муки совести грешной женщины заслуживают Его прощения… Мой союз останется бесплодным, пропасть навсегда пролегла между моим ложем и ложем мужчины, давшего мне свое имя; позволь же мне, о, Мария, перенести на это дитя, что я целую сегодня, любовь, которую я дала бы нашим законным детям. И не бойся, Пресвятая Мать, что я, в безумной и забывчивой суетности своей, хоть на миг перестану раскаиваться…" (Перевод с франц. Н.О. Хотинской).

Подготовлено Российским государственным архивом литературы и искусства.