Вопрос для искусства незаконный: ну, чем интересны сегодня Верди, Моцарт, Гендель? Оффенбах - не просто талант, он из тех, кто толкнул искусство по новому пути: создал жанр оперетты. Но интерес к нему не музейный. Оффенбах актуален всегда просто потому, что он великий иронист, сатирик, вольнодумец - высмеивал неприкосновенных, сильных мира сего: королей, императоров, министров, богов и богоносцев, высший свет. Не только в текстах его либреттистов Мельяка и Галеви, но, что уникально, в самой музыке, искрящейся лукавством, сарказмом, веселой иронией. Эту музыку ценили, его оперетты пели такие люди, как Джоан Сазерленд, Николай Гедда, Елена Образцова, Веселина Казарова, Фелисити Лотт… "Периколу" в Москве ставил Немирович-Данченко, в ней блистала юная Любовь Орлова.
Если судить по отношению к Оффенбаху современной России, вкусы и способности зрителей деградировали: публика на Оффенбаха ходит плохо, ей милей мелодрамы Кальмана, уж вовсе далекие от реальности. В результате двухсотлетие классика у нас почти не замечено. Тем отважней и ценней казалась мне эта московская премьера. Уж в Большом есть все возможности обеспечить талантливых интерпретаторов, изобретательную режиссуру, сильных исполнителей, создать яркое веселое зрелище, каким должна быть оперетта. Тем сокрушительней шок: ничего этого в спектакле Камерной сцены нет.
Уже с момента, когда на блистательной увертюре крошечную сцену стала уныло подметать дива в сером (ведро и щетка не вязались с ее фигурой топ-модели), стало ясно: спектакля не будет - трудно придумать для зачина занятие более немузыкальное и бессмысленное. Режиссер Филипп Григорьян известен драматическими постановками с психоделическим уклоном, и такое впечатление, что он задался целью доказать второсортность оперетты как жанра - ее игровую природу наивного бесшабашного озорства он довел до степени, когда любая условность становится нелепой. Вице-король Перу, вышедший в народ инкогнито, является одетым ламой, узник, который 15 лет рыл туннель в соседнюю камеру, все еще щеголяет в камзоле маркиза, а рефрен героини "Как все мужчины глупы", похоже, стал сверхидеей аморфного по форме, зато актуально феминистского спектакля.
Ритм - особенно важная для оперетты категория: он здесь вихревой, неостановимый, парадоксальный и бурлескный, он сообщает действу кураж и драйв. Но ритма нет и в зачатке: как только кончается музыкальный номер, сцена впадает в спячку, закатывает мхатовские паузы, что в сочетании с неказистым, лишенным юмора переводом Жени Беркович окончательно добивает "Периколу" тяжеловесной скукой. И совершенно неясно, что делал обозначенный в программке художник по свету Сергей Васильев: света как средства художественной выразительности нет вообще, половина действа проходит в невнятной полутьме. Нечего сказать и о сценографии: трудно придумать что-либо более лубочное, далекое от элегантно фривольной французской оперетты (пусть даже с перуанским акцентом), чем картонный портал кукольного театра и разностильные и совсем не смешные костюмы Влады Помиркованой.
Боюсь ошибиться, но в функции режиссера входит работа с актерами над тонкостями сценической речи. То, что оперные певцы неважно владеют речью, общеизвестно, хотя последние годы дают и обратные примеры (вспомним изумительную Светлану Аксенову в брюссельской версии "Сказки о царе Салтане" в режиссуре Дмитрия Чернякова). Оперетта тут всегда камень преткновения: в "Периколе" половина действия - диалоги. Сказать, что актеры с ними не справляются - это мягко. Перед нами шло заторможенное действо, напоминающее шоу провинциальной самодеятельности, где актеры-любители натужно вспоминают текст. Но вообразить такое в двухстах метрах от Кремля - невозможно.
Больше всего напоминает о незримом присутствии на Никольской Большого театра музыкальная сторона дела. Она, скажем так, культурна, оркестр даже владеет изысканным искусством трепетного пианиссимо. Не вызывает негативных эмоций (впрочем, позитивных - тоже) и вокал Марианны Асвойновой (Перикола), Алексея Морозова (вице-король), Петра Мелентьева (Пикильо), трио сестер. Одаренный дирижер Филипп Чижевский, обычно увлеченный барокко, и в опере-буфф ведет оркестр, словно вышивает бисером, манерно семеня в музыке, рожденной для разбитного канкана, увлекательного вальса и фривольных куплетов. Все в этом спектакле мимо цели - оперетта, рожденная любовью и ее воспевающая, оказалась безлюбой. Так что ликование по поводу того, что в Москве вспомнили об Оффенбахе, было преждевременным. Новинка Камерной сцены ГАБТа способна от него отвратить надолго, и это не лучший подарок к 200-летию французского гения.
Свежие комментарии