Целовала их ночь в глаза.
И свила серебристая вьюга
Им венчальный перстень-кольцо.
А. А. Блок
Главный режиссер Севастопольского театра им. Луначарского Григорий Лифанов щедр на премьеры, несмотря на то, что каждая новая постановка дается ему мучительно по причине жесткой требовательности к себе. Он никогда не уповает на свой талант и, подхлестывая творческую судьбу, идет "на вы" обстоятельствам.
Работы мастера последних лет как никогда откровенны со зрителем: их оригинальная образная форма демонстрирует не только итог его глубоких раздумий, но и преддверие новых творческих решений.Опьяненный любовной истомой "Месяц в деревне" Тургенева, ошалевший от пышущего здоровья "Мнимый больной" Мольера, изнывающее от смертоносного счастья "Обыкновенное чудо" Шварца. Лифанов представил премьерный триптих о превратностях мира и жизни, избрав композиционным приемом остранение классического материала карнавализацией сценического действа, а языком высказывания - неусловную художественность. Эти спектакли, с одной стороны, ориентированы на массового зрителя, с другой, находятся в гуще новейших сценических процессов. Впрочем, академический статус театра обязывает режиссера не забывать и о традиции в широком смысле этого понятия.
"Планировать в искусстве - все равно что сначала написать мемуары, а потом уж начать по ним жить", - серьезно пошутил театральный кудесник Николай Акимов. Кажется, и Лифанову планирование не с руки. Вдохновленный духовными запросами современности, он в подсказанное творческим чутьем время материализует актуальные драматургические образы, расцветив их неожиданными красками. За новую постановку режиссер берется как за первую - "и так всю жизнь".
Скажу прямо: эстетический мир и ассоциативная стилистика последних спектаклей Лифанова расширяют представления о его таланте до подзабытого определения "художник-гражданин", которому по плечу нести ответственность перед театральной историей, отечественным искусством и художественным поколением, им же самим формируемым. Отзываясь на "воспаленный нерв" публики, репертуар Театра имени Луначарского в полной мере востребован не только севастопольцами, но и гостями города-героя.
Гротесковый "Мнимый больной" режиссер претворил в увлекающий целительным оптимизмом "лечебно-профилактический" спектакль. Канву томного "Месяца в деревне" расшил узорами конфликтной маеты нашего безымянного времени и без вины виноватой страсти. Иносказательное "Обыкновенное чудо" преобразовал в лирический миф о любви, который, по слову Николая Бердяева, "делается реальностью, переворачивающей историю". Лифанов буквально соскоблил с драматургической поверхности этой "сказки" попсовые наслоения и многозначительные аллюзии, чтобы остаться один на один с образной иносказательностью Шварца - высоконравственного художника, умеющего любить и быть любимым.
"Настоящее счастье, со всем его безумием и горечью, давалось редко. Один раз, если говорить строго… Но и оно вдруг через столько лет кажется мне иной раз затуманенным: к прошлому возврата нет, будущего не будет, и я словно потерял все", - в этих словах драматурга кроется суть лифановской постановки, которую отличает нескончаемая кантилена. Действо получилось выразительно-элегантным - под стать миру Шварца. Рискну предположить, что режиссер интерпретировал "Обыкновенное чудо" как отраженную в зеркале XXI века биографию автора, его своеобразный портрет, явленный драматургическими средствами.
Севастопольский спектакль по-чеховски грациозен, в духе признания Евгения Львовича: "Я люблю Чехова. Мало сказать люблю - я не верю, что люди, которые его не любят, настоящие люди". В нем отсутствует романтический пафос, сдобренный любовным флером, который, казалось бы, лежит на поверхности последней пьесы Шварца и соблазняет режиссеров. Накрепко запомнив слова автора: "Романтики, сказочники и прочие им подобные не вызывают у меня ощущения чуда", Лифанов поставил на прямую, открытую, бесхитростную шварцевскую "обыкновенность" и не прогадал. Чудо - не волшебство, а обретенное в любви счастье и превосходящая человеческие силы привязанность. Эти чудесные чувства испытал сам Евгений Львович к своей первой возлюбленной Милочке.
Конструктивная основа декораций Тимофея Рябушинского - контрастное пересечение серебристо-зеркальных шаров с черными плоскостями. Сложно-замкнутое пространство оживляют белая вздыбленная лошадка-игрушка и вычурно-эклектичные (смесь супрематизма с модой Петровской эпохи) костюмы Ники Брагиной, которые напоминают любые Шварцем конфеты "в гофрированных бумажных одежках".
Внял Лифанов и признанию драматурга в своем "свыше меры развитом воображении". Действо он сдобрил музыкальной импровизацией на шварцевскую тему. Композитору Александру Жемчужникову удалось сочинить яркую, остроумную мелодию, ставшую лейтмотивом спектакля. Песенки, стилизующие характеры действующих лиц, исполняются в сопровождении оркестра, по традиции сидящего в оркестровой яме, да еще в масках разных животных. К счастью, севастопольское "Обыкновенное чудо" отклонило чуждый драматической сцене мюзикл, поэтому его вокальные номера незамысловаты и даже вспомогательны. Став своеобразным протагонистом, "надежды маленький оркестрик" находится в постоянном общении с персонажами спектакля.
Нет резона распространяться об актерском составе, так как Лифанов умеет создать замечательный ансамбль единомышленников, с блеском воплощающих свои персонажи. Последние премьеры обнаруживали в Григории Алексеевиче проницательного разгадчика театральных тайн, толкователя театральных родовых связей. Вот и "Обыкновенное чудо" режиссер задумал в некоторой связи с темой романа "Мастер и Маргарита", который он воплотил на севастопольской сцене в 2018 году. Иногда чудится, будто фантазийные миры Шварца являются продолжением фантасмагорий Булгакова. Лифанов ввел в один магический круг героев этих "подсоветских" писателей, чтобы чудесной пьесой продолжить чудесный роман. Вернее, в шварцевских Хозяйке и Хозяине возродить булгаковских Мастера и Маргариту - после их смерти и обретения "вечного приюта".
Все персонажи лифановского "Обыкновенного чуда" существуют в потустороннем пространстве, где есть только "день неимоверной длины". Они приходят к нам, чтобы задать насущный вопрос: "Кто смеет рассуждать или предсказывать, когда высокие чувства овладевают человеком? Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты попирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются на небо и ныряют в самый ад - из любви к истине. Землю перестраивают из любви к прекрасному. А ты что сделал из любви к девушке?" Что ты вообще сделал для Жизни?
Григорий Лифанов поставил спектакль-мираж, спектакль-морок, спектакль-чудо. Его чудесные образы "живут себе, как будто они бессмертны, - смерть иной раз отступает от них". Они воспевают храбрецов, "которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец". Они доказывают, что, пройдя через испытания любви и душевные муки, Человеком ставится не только Медведь, но и Король со всей свитой.
Все современные постановщики "Обыкновенного чуда" прямо или косвенно вступают в диалог с фильмом Марка Захарова. Лифанов как будто не замечает этой работы своего Учителя… и посвящает его памяти севастопольский спектакль. Думаю, Марк Анатольевич оценил парадоксальный жест своего ученика.
Так что же такое "обыкновенное чудо"? Любовь? Театр? Это ли не чудо? "Давайте принимать жизнь такой, как она есть, - призывает нас Евгений Львович Шварц. - Дождики дождиками, но бывают и чудеса, и удивительные превращения, и утешительные сны".
Свежие комментарии